Утром мы проспали. Начали ворочаться еще засветло, побуждаемые чувством ответственности перед намеченным мероприятием. Потом долго готовили кашу на газовой горелке, умывались. В результате получилось как всегда – вместо сурового ночного выхода, как нам советовали сотрудницы парка, покинули мы лагерь уже в утренних сумерках. Дорога наша пролегала мимо студенческого хостела и пары отелей, которые прятались на склоне горы в некотором отдалении от Мертвого моря. Возможно, их хозяева боялись повторения истории Гоморры и Содома, или здесь просто бил источник с пресной водой, но вид на котловину от них был отличный и потоп им явно не грозил. Мы сразу взяли хороший темп и бросились в гору как турецкие янычары, штурмующие крепость неверных в Центральной Европе. Нам хотелось приключений, и мы боялись, что пустыня будет к нам безжалостно и коварна, если мы в ней задержимся до полуденной жары. Пейзаж вокруг возбуждал глаза красным, щедро разливая его по горам и пустошам. Маркированная тропа началась сразу за одним из отелей и здесь, рассчитывая на легкую еду, паслось стадо горных козлов. На фоне пустыни и изломанных скал, как будто вылепленных из огненной, обожженной глины, выглядели они великолепно и нисколько нас не боялись. Мы даже сделали несколько портретных фотографий. Наверное, наши одежды мало походили на униформу сотрудников природного парка, которые держали бедных животных в черном теле на подножном корме. Тропа по черному маршруту было отлично натоптана, и следовать ей не составляло никакого труда. Черная метка льстила нам и предполагала, что это самый сложный и протяженный маршрут в парке и за сумасбродство посетителей парк ответственности не несет. Тропа меж камней серпантином уходила все выше и выше, и мы хотели уйти как можно дальше до восхода солнца. За нашими спинами вставала великолепная панорама Мертвого моря, которое еще куталось в утреннюю дымку испарений как в одеяло.

Возможно, в своих поездках мы ищем контраста, пытаясь сбить утомительную рутину тусклой повседневности. В динамике повествования трудно передать шероховатость скал, стремительную глубину отвесных каньонов и кружащий голову цвет пустыни. Именно так я себе представлял библейскую простоту, разглядывая некоторые картины в Третьяковской галерее. Контраст Иудейской пустыни сквозил в каждом шаге, он жил в струях теплого воздуха, которые начали подниматься от котловины Мертвого моря, шептал о неумолимой смерти в клочках сухой растительности, которая пряталась у бывших источников живительной влаги. Головокружительная высота заставляла напрягать мышцы и уговаривать нервы, и я нисколько не удивился, когда небо над нами разрезал стремительный гул военного самолета. За ним пролетели несколько боевых вертолетов, и это было в духе все того же контраста. Война жила пустыней, как пустыня жила набегами и самодовольному мещанству здесь не было места.

Вокруг нас были только камни. Тропа прижималась к отвесным стенам как девушка к парню на сеновале, когда они играют в настоящую любовь. Такая страстность создавала ощущение безопасности среди обрывов и расщелин. Иногда ноги скользили на каменной крошке, и я заставлял себя думать только о великолепии пейзажа, а не бездне, которая поджидала нас ни расстоянии неверного движения. С противоположной стороны каньона, как стремительный росчерк кисти китайского каллиграфа, тропа рассекала вертикальную стену вдоль на две аккуратные половинки слоеного пирога. Выглядело это невероятно страшно и изящно. Глаза отказывались верить, что мы вернемся тем путем назад к людям и комфорту кемпинга. По всем законам физики удержаться на том отвесном склоне было невозможно. Наверное, также думали о наших потугах и туристы, которые смотрели на нашу не менее опасную стену через пространство распадка с другой стороны. Как муравьи мы карабкались вверх по камням, а тропа все не унималась и испуганно убегала прочь.

Постепенно мы обошли все изгибы ручья по периметру и спустились вниз к сухому руслу. Здесь рельеф очень сильно напоминал картинки из Большого каньона, как их показывают ушлые режиссеры по телевизору. Вероятно, они сами никогда в Большом каньоне не были и мастерят бутафорию в павильонах Мосфильма по образам, которые видели в детстве. Так и кочуют бродячие сюжеты от одного поколения к другому, а взрослые потом удивляются, что дети верят в молоко, растущее на деревьях в пакетах, которые собирают коровы. Но не будем отвлекаться от нити повествования. Берега сухого русла уходили вверх неровными уступами кирпичного оттенка, и чем-то походили на кладку первых египетских пирамид или храмов индейцев майя. Само русло заполняли покатые светлые камни, лежащие в беспорядке, как детские мячи в песочнице. В тех местах, где к поверхности пробивалась влага, росли чахлые кусты, усыпанные россыпью мелких светло-синих цветов. Окружающий рельеф с каждым поворотом менял очертания и глаза ловили все новые и новые необычные сюжеты. Мы фотографировали беспрерывно.

Где-то ближе к устью каньона вода нашла себе путь наверх, и пустыня ожила. Вначале появились густые тростниковые заросли, сквозь которые был пробит туннель для пешеходов. Затем мы услышали голоса, и вышли к естественным ваннам, которые плавными террасами стекали вниз. Неторопливой поступью веков они были искусно вырезаны в мягкой светло желтой породе и заполнены прозрачной бирюзовой водой. В ваннах плескались упитанные волосатые крепыши. Они получали огромное удовольствие от водных процедур и, как мы поняли, звали к себе своих подруг, которые затерялись где-то внизу. Контраст между жизнелюбием граждан и безводной пустыней был поразительный. Романтика суровых гор и звездных ночей рушилась под напором развлекающейся молодежи. Мое мировосприятие пошло трещинами, но с вершины вселенской тоски я решил смирится с суетностью мира, не подозревая, что уже завтра буду также беспечно плескаться и веселиться в потоке воды среди библейских пейзажей.

Вдоль потока тропа стала шире, и появились первые туристы, которые спешили осмотреть пещеру, где будущий царь и псалмопевец Давид прятался от своих преследователей. Мы с Костей заглянули в этот уголок вселенной и, как положено всем посетителям объектов культурного наследия, внимательно и с вежливой заинтересованностью осмотрели сию достопримечательность. Если бы у меня был лорнет, я бы его обязательно достал, затем покачал бы головой и сказал бы пару банальных фраз из всемирной истории, чтобы продемонстрировать свою эрудицию. Но пещера Давида ютилась на отвесном склоне, и путь в нее требовал усилий. Она отнюдь не походила на шикарный одноместный номер отеля «Националь» или дом в Шушенском, где жил в ссылке вождь мирового пролетариата. Это был пятачок земли, приклеенный к вертикальной скале как ласточкино гнездо. Один человек мог обороняться здесь бесконечно долго, пока у него были еда и питье. Ночью ему светили звезды, а днем он вглядывался в марево над Мертвым морем. Мы помолчали минуту и осторожно сползли по крутой тропке вниз до проторенной дороги. До самого выхода из парка никаких особых достопримечательностей не были. Возможно, они и попадались на пути, но то, что нам казалось интересным и вызывало восторг еще час назад, сейчас уже набило взгляд и стало фоном. Так жители средневековых городов редко задумываются, в каком окружении они живут, и могут годами не замечать деталей архитектуры, которые у туристов сразу пробуждают живейшее любопытство. У главного офиса парка мы наполнили из под крана бутылки артезианской водой, и под палящими лучами солнца отправились в кемпинг на обед.

День пролетел быстро. Вечером, когда южная ночь внезапно накрыла своим покрывалом землю, мы пошли купаться. Скудный свет звезд и маяки фонарей в Иордании задавали нам направление среди душей и умывальников. И когда мы через тернии крутого спуска прорвались к морю, то выяснилось, что этот подвиг совершили не мы одни. На берегу, в густой темноте между камней, слышалось нежное воркование голосов. Обитатели кемпинга, дождавшись, пока плановые туристы покинут Эйн-Геди, творили свою романтику вдали от любопытных глаз. Голоса делились на пары и уходили в воду. Легкие всплески и серебристый смех отмечали границу личного пространства. Так у нас парочки занимают скамейки вдоль набережной или бульваров по вечерам. Оставалось только следить за течением и в порывах страсти не оказаться у границ чужого государства. Мертвое море, как и пустыня, добавляло капельку коварства и адреналина в игры между мужчинами и женщинами. Течение у берега было едва заметно. Но его нежная хватка убаюкивала и тянула зазевавшегося или задремавшего пловца в Иорданию. Граница между стихиями и почти полная слепота в шелковых объятьях ночи возбуждали слух и прикосновение. Мир может быть объемным в звуках и завораживающим в требовательной ласке ночного моря. Под ее воздействием теряешь якоря и дорожные знаки и проваливаешься в будоражащий мир инстинктов и предчувствий. Успокаивала лишь мысль, что в Мертвом море не водятся акулы, которые могут ухватить тебя за ногу и беззвучно утянуть на дно. Потом взошла луна и под ее печальным взором мы смело ополоснулись в ледяном душе на берегу, и пошли в лагерь социализоваться. Последнее слово означает, подобно Одиссею, искать приключений в объятиях Цирцеи, троянских коней и циклопов

Вечером в кемпинге было очень оживленно. Из хостела к морю спустилось много молодежи. Наверное, им стало скучно на высоте с убаюкивающим видом на Мертвое море, и захотелось развлечений и загадок зной, восточной ночи с ее влекущей вязью и сказками Шехерезады. По преобладанию английского мы поняли, что это какой-то интернациональный лагерь за толерантность и сотрудничество. Молодые люди жгли пионерский костер, пели песни под гитару, баловались подвижными играми и даже собирались ночевать под звездами на туристических ковриках. С другой стороны рядом с нами разбили лагерь брутальные хиппи. Они пили что-то крепкое, гоняли магнитофон и вели себя демонстративно грубо, видимо, так понимая настоящую мужественность. Хлопот нам с Костей они не доставляли. Хиппи иногда горланили песни, им вторил спаянный кружок из интернационального лагеря, а за ним подтягивались взрослые голоса от двух кемпинговых палаток, где расположились три семейства с многочисленными детьми и внушительным мангалом для барбекю. Мы с Костей решили поддержать этот хор мартовских котов и проорали что-то из Виктора Цоя и ДДТ. К нашему удивлению, мы сорвали аплодисменты, а хиппи, поглядывая в нашу сторону, стали вести себя спокойнее. День удался.