Прохладная гобийская ночь в затерянной точке на карте сменилась холодным красным рассветом. Уже по устоявшемуся расписанию мы собрались на завтрак в 6 утра и через час выехали по обретенной вечером дороге вглубь пустыни. Дорога тянулась тонкой строчкой вдаль и сглаживалась, как капля на стекле, на однообразном пейзаже. Немного хотелось пить. Где-то в канистре под ногами плескалась вода, но она была из НЗ на крайний случай, а термос с горячим чаем я упаковал на заднем сиденье машины. День начинался обычно – мы пытались выяснить свое местоположение и опять ехали в неизвестность со скудным запасом воды. Через час местность заметно изменилась и стала обретать причудливые, разноцветные формы скал и провалов в твердом песчанике. Неровной паутиной, как трещины на лобовом стекле, вокруг разбежались овраги и промоины и нагорье прорезал глубокий каньон. Дорога нырнула вниз и через несколько сотен метров выскочила на обзорную точку, отмеченную грудой камней и пестрым монгольским обо – знаком перевала.

Перспектива – неотъемлемая часть любой величественной картины. Она вбирает в себя пространство, и все многообразье планов переплавляется в цельный образ, где зритель – участник невероятного ландшафта, и, кажется, способен на полет и восхищение красотой. Каньон как узкая река закончил свой путь в широкой долине, где скульптор-ветер и резчик-вода собрали свои безымянные шедевры из многослойных скал в музее под открытым небом. Природные скульптуры напоминали древних животных из долины динозавров, застывших на страже у входных ворот в каньон. Было жарко. Рядом на склонах около перевала ярко зеленела трава и присутствие воды вплетало в воздух тонкую струйку прохлады. Родник нашелся на вершине холма. Поток воды шумно летел из широкой трубы и разбивался на множество сверкающих капель о поилку для животных, вырезанную из автомобильных покрышек… Я скинул футболку и подставил по струю разгоряченные руки и плечи, смывая с тела пыль и пот. Уходить не хотелось. Это было настоящее чудо в пустыне – живительная влага среди безводных скал и песка. Вода оказалась приятной и немного сладкой на вкус. Ее прохлада кружила голову и наполняло тело свежестью и силой, но надо было ехать дальше. Жесткий график движения, как строгий репетитор, требовал четкости в расстоянии и в последовательности экскурсионных объектов. На бумаге следующим пунктом сухо значился «оазис». Дальнейшие инструкции не прилагались и нам следовало искать его самостоятельно, полагаясь на чутье и путеводную нитку дороги.

Издалека оазис казался ярким, изумрудным мазком на однотонном холсте пустыни. Вода появлялась в песках из небытия, собиралась в небольшие озера и пропадала в никуда, как мираж, или иллюзия воспаленного воображения. К озерам теснились редкие заросли тонкого тростника и чахлые деревья. Где-то среди них прятались птицы, выдававшие себя резкими встревоженными криками. Темная вода пахла илом, пузырилась от болотных газов и была не пригодна для питья. Местами озера отступили, оставляя за собой подсохшую корку коричневой грязи с четкими следами животных и болота, над которыми летали назойливые, кусачие мухи. Гобийские оазис мало походил на своих классических африканских братьев из учебников древней истории и приключенческих книг. Бесценный дар воды не попал в контекст человеческих планов и его не коснулись творческие и трудолюбивые руки земледельцев и купцов, которые могли бы превратить заурядное болото в райский сад. Обитая на задворках любых коммерческих начинаний, оазис стал развлечением для туристов и укромным прибежищем для диких зверей и перелетных птиц. Для истории Центральной Азии он канул в лету.

Искать в пустыне интересное место, которое «должно быть где-то рядом», все равно, что перерыть весь стог сена в поисках маленькой иголки. Бумага равнодушна к человеческому вопрошанию и мольбе. Можно вертеть ее сто раз в руках, но она не покажет направление на объект как компас. Вслед за оазисом мы должны были посетить самый глубокий и потрясающий каньон Монголии. Все его экзотические красоты и древние тайны были ярко описаны в программе без единого упрека к стилю и слогу изложения, но в завлекательном тексте не было и намека на топографические ориентиры, по которым каньон можно было найти в суровой и безответной Гоби. После недолгого совещания мы решили следовать интуиции и двинулись в сторону китайской границы, где предположительно за пару часов до этого видели колону джипов, уходящих за пыльный горизонт. Блужданья по пустыне со времен Моисея, когда руководитель темнит с целью путешествия, не стали более предсказуемыми и организованными. Экспедиционный уазик сразу уткнулся в непроходимые пески и стал бессмысленно кружить среди оврагов в поисках пятого угла. Наш водитель делал все, чтобы не отрываться от основной трассы, впал в легкий транс, и через час мы вернулись к тому самому столбу в пустыне, от которого начали поиски каньона. Водителя можно было понять – на дороге в случае поломки у нас сохранялась иллюзорная надежда на помощь, а в песках помощниками были только зной и ветер.

Столб с надписью «Гобийский заповедник» был врыт в каменистый грунт в самом удаленном от людей центре мира. Он сиротливо стоял на равнине в обществе колючих кустиков саксаула, охраняя неведомую границу, и владел пугающей силой, которая как гигантский магнит не давала экспедиционному уазику вырваться за пределы Гоби. К этому моменту эмоции в нашей группе достигли точки кипения. Солнце, воплощая в жизнь популярную среди газетных обозревателей средневековую пытку, било мягко в голову по самому темечку узким обжигающим лучом. Хотелось пить, но теплая жидкость из бутылки под названием вода, не приносила облегчения. В таких условиях мы взяли у пустыни тайм-аут и устроили обед. Прием пищи на жарком песке сильно отличается от завтрака на мягкой траве и грозит в полдень временными помутнениями сознания. Первые мгновения я думал, что у меня галлюцинация, вызванная тепловым ударом и абсурдностью происходящего. Но это был всадник серый на мотоцикле-коне китайского производства. Он материализовался из дрожащего марева прямо у безумного столба. Мы хотели его сразу взять в качестве языка и пытать, пока он не выдаст верное направление из пустыни, но передумали и пригласили его к столу отобедать с нами. Он согласился, выпил чая, не снимая солнцезащитных очков и широкополой шляпы, и между глотками сообщил, что до каньона всего двадцать километров по прямой и он готов показать нам дорогу. Это был как гром среди ясного неба. Мы удивленно закивали и через полчаса уже тянулись по равнине за его одиноким мотоциклом.

Мера человека о мире напрямую связана с его повседневным окружением. Мотоцикл шел напрямую через камни и овраги к загадочному каньону. Он чувствовал себя уверенно и легко – застрять в песках для него было невозможно. Беспечный ездок без труда мог вытолкать своего железного коня на более плотную поверхность и продолжить путь. Это был его привычный мир, понятный и знакомый, в котором существовали только легкая техника и свобода. Наш уазик шел осторожно, почти рывками, аккуратно ощупывая колесами грунт. На какой-то точке мотоциклист застыл и махнул рукой в сторону дальних гор. На расстоянии мы увидели красные скалы и четкий контур провала, который выделял каньон на фоне пустыни. По приблизительной оценке до него оставалось не больше пяти километров. Наш проводник что-то кратко сказал на прощание и, как сказочный небесный посланник, растворился в Гоби. Мы остались одни и через двести метров самостоятельной жизни застряли в песках накрепко. Единственная саперная лопатка, значительно оскудевший запас воды, зной и несколько километров до дороги – итог в пустыне неутешительный. В ход пошли пустые тарелки из продуктовой корзины и ручная тяга. Мы откапывали колеса, на «раз – два – три» раскачивали уазик и выталкивали его на твердые мелкие камни, где покрышки могли найти опору. Спасательные работы продвигались медленно, а пыльное настоящее на песке казалось мелкой постановкой ада в локальных условиях. Казалось оно будет длиться вечно, но общими усилиями машину, наконец, высвободили из коварного плена. Каньон мы оставили на более радостное будущее и стали двигаться дальше прямиком из Гоби. Попытка найти собственные следы ни к чему не привела, и через час мы опять оказались у злополучного столба.

Единственная накатанная дорога убегала за линию земли и неба. Иногда от нее в стороны отходили странные колеи, иногда она исчезала, или раздваивалась и через небольшой промежуток времени вновь сходилась или появлялась на земле. В Гоби мы могли держаться только направления, которое нам навязывал рельеф местности, но компас неумолимо говорил, что оно ошибочно, и уазик уходит вглубь пустыни в сторону от нашего маршрута. Солнце на небе клонилось к вечеру. Как обложенный красными флажками зверь наша машина пробиралась сквозь пески и камни не в силах вырваться из цепкой петли, которую сплела вокруг нас Гоби. В какой-то момент мы развернулись, помчались на полной скорости назад, и опять потеряли свои следы среди паутины разных дорог. День сурка закончился ночью. В Монголии показания компаса не менее важны, чем человеческие связи. Последняя колея вывела нас на людей и они подробно объяснили, как найти дорогу на север. Пустыня отпустила нас.