Сила вещей. Часть 2.

Через двадцать метров вниз по перевалу я понял, что мы попали в серьезный переплет и мои худшие опасения оправдались. Пошел проливной дождь. Туман быстро затягивал окрестности, оставляя только маленький просвет над землей для обзора. Далеко внизу виднелся край лавового потока и небольшая котловина, в которую вели все ручьи из ближайщих распадков. Наш перевал оказался ложным – он вел только в тупиковую впадину, а ручей, который должен был вывести нас вниз к людям, терялся где-то среди изгибов рельефа. Отступать я не хотел – это было стыдно, мной овладел азарт и я потянул Лену вперед, полагаясь на свое чутье и многолетний опыт. Рассмотреть детально топографическую карту, чтобы четко понять свое местоположение и пути выхода, мы не могли – краска сразу начинала размываться под непрерывными струями воды, которые равнодушно хлестали с неба. Укутанный в полиэтиленовый пакет GPS отстраненно сообщал, что до Кетачанского кордона всего 19 километров по прямой, и был сейчас бесполезен. Я интуитивно знал, что нужно было забирать по горам все время влево, и упрямо держался на изрядно высоте, стараясь не убегать вниз на предательскую равнину. Где-то вдали от нас виднелся в белой дымке матовый и гладкий, как черная плотная бумага, шлаковый склон Северного Черпука. Его вершину скрывали свинцовые облака, но я машинально отметил про себя, что с этой стороны восхождение было бы самое легкое. Мы брели по зеленым, пустынным горам, пытаясь соориентироваться в паутине распадков и неожиданных провалов. Почва под ногами походила на колесо рулетки – напитавшийся влагой черный и красный вулканический шлак обрел яркость и хаотично менял свои цвета, как игральное полотно под бегом шарика. Я рвался вперед. Неизвестность пробудила во мне инстинкт загнанного зверя и заставляла судорожно искать выход из обложенной красными флажками местности. Пока мы были в открытых горах под проливным дождем без дров и газовой горелки, жизнь наша не стоила и гроша. Любой неверный шаг мог закончиться легкой травмой, а в таких погодных условиях, без источника тепла и четкого представления, где мы находимся, травма могла привести к банальной катастрофе и смерти от переохлаждения. Низкие температуры не принимают во внимание туристический опыт или заслуги, они просто сковывают тело и высасывают из него жизненное тепло.

За вторым распадком последовал третий, четвертый. Я был в испарине и не давал Лене передохнуть. Мы обошли каменную гору, своими скалами-бастионами напоминающую средневековый замок, и стали плавно подниматься по сухому руслу ручья к перевалу, который должен был вырвать нас из коварной ловушки. На темном песке четко проглядывались цепочки следов от снежных баранов и полновесные отпечатки лап медведя-альпиниста. Для меня до сих пор остается загадкой, что медведи делают и чем питаются на таких высотах. Для снежных баранов окрестные горы были своеобразным заповедником и спокойным местом. Люди редко посещают Ичинский вулкан, и животные могут вольготно пастись на альпийских лужайках. Любой терпеливый фотограф, имея запас времени и профессиональную фототехнику, мог бы прославиться здесь на снимках снежных баранов, столь редких среди моря фотографий на медвежью тему.

На водоразделе двух ручьев я сразу понял, что мы вышли из заколдованного кольца и этот распадок поведет нас вниз в долину к людям. Проливной дождь не прекращался ни на минуту, но я знал, что мы на верном пути, и ко мне вернулось спокойствие. Идти вниз всегда легче, чем волочь себя и перегруженный рюкзак вверх через цепкий кустарник и высокую траву. Как бы ни была банальной эта мысль, она всегда срабатывает и добавляет в путешествие капельку уверенности и радости. Мы с Леной бодро шагали по руслу ручья через приятную субальпийскую тундру, слегка тронутую красками ранней осени. Я объяснял ей, где мы находимся, и уверял, что еще несколько часов, и мы будем отдыхать в тепле домиков на кордоне. Искорка надежды в моей душе обрела форму пламени, и я чувствовал себя покорителем гор, пока ушат холодной воды в виде крутого спуска вниз не разрушил мои воздушные замки. Ручей почти отвесно нырял в узкое ущелье и мокрый, травяной склон оказался предательски скользким. Ущелье изгибалось, и скоро на его склонах появились темно-зеленые пятна зарослей ольхи. Ольха жалась к ручью и скоро мы вынуждены были идти по воде вдоль самого русла, перепрыгивая с одного острого камня на другой. Погода не изменилась ни йоту. Казалось, где-то там открылись хляби небесные, и нам грозит маленький локальный потоп.

Постепенно ручей вывел нас на широкую равнину между лавовым потоком и отрогами Ичинского вулкана. Издалека она выглядела живописно с яркими пятнами цветущего иван-чая и симпатичными серебристыми вкраплениями одиноко стоящих, невысоких ив. При более детальном знакомстве общая картина оказалась менее романтичной. Высокая, мокрая трава сковывала движение и оплетала ноги. Каждый шаг давался мне с трудом и через несколько десятков метров я был почти изможден. Это было хуже, чем пробираться сквозь кусты ольхи или идти по реке. Мои болотные сапоги стали тяжелыми, как чугунные гири. Вода хлюпала внутри, текла по одежде снаружи и застилала глаза. Мне казалось, что не будет конца этому полю из шаломайника. Местами я сознательно выбирал медвежьи тропы – усталость пересиливала страх, и мы с Леной хором громко пели песни в слабой надежде, что это отпугнет медведей. Они здесь были. Над свежим пометом, фиолетовым от зрелой голубики, еще клубился пар, а трава была примята совсем недавно. Иногда мы выходили на тундру или поляны, где рядами игрушечных солдатиков стояли нарядные стебли красного иван-чая. Идти становилось легче, но счастье продолжалось недолго, и опять дорогу преграждала трава, которая росла в изобилии в пойме ручья.

Мы не ели несколько часов. Немного хотелось пить, но я все медлил с костром. Страх и чувство опасности гнали меня дальше вниз. Наконец, мы встали передохнуть под лавовым потоком у зарослей кедрача, где я рассчитывал наломать сухих веток. Все мои попытки разжечь костер остались безуспешны. Дрова только шипели, а сухая хвоя сразу гасла, так и не набрав силу огня. Через десять минут я отказался от бесполезных усилий и почувствовал, как мной овладевает холодное оцепенение. Моя одежда остыла, и без движения тело стало неподатливым, почти чужим и его сковывало переохлаждение. Мы с Леной быстро съели по шоколадному батончику и побежали дальше вдоль ручья. Меня колотил озноб, зубы стучали от холода и я никак не мог согреться, не смотря на энергичные шаги и внутреннюю решимость не уступать. Скоро мы вышли на открытую тундру. По низким кустам голубики шагать стало легче, а сладкие, синие ягоды немного сбивали голод и утоляли жажду. Туман слегка приподнялся над землей, и перед нами открылась перспектива дальних сопок, утонувших в темной зелени крутых склонов. Я сразу узнал впереди на расстоянии ущелье ручья Неута и понял, что мы почти у цели. Нам осталось преодолеть всего километров пять, переправиться через реку Кетачан и выйти к людям. Мы быстро пересекли открытое пространство и, следуя руслу реки, углубились в тесный створ между горой и лавовым потоком.

Ущелье неотвратимо сужалось и приобретало угрожающие черты каньона с вертикальными стенками. Вдоль отвесного берега еще можно было пройти, но приходилось каждый раз ступать по воде или карабкаться через огромные камни и заросли кедрового стланика. К вечеру от дождя и таяния ледников Неута набухла темной, грязной водой, и превратилась в бешеный, ревущий поток. Я помогал Лене, поддерживал и переносил ее на себе с одного берега ручья на другой. В какой-то момент я понял, что мы ушли глубоко в каньон и вернуться на равнину уже не сможем. Нам надо было двигаться дальше, аккуратно и осторожно выверяя шаги на огромных валунах и обломках скал. Вокруг не было и пятачка земли, пригодного для палатки, или дров, чтобы развести костер. Это был кошмарный сон, наваждение, перерастающее в четкий привкус неминуемой гибели. Я понимал, что мы попали в смертельную ловушку, и от отчаяния не видел выхода. Нас окружала только бурлящая вода и тонкая полоска мелководья, по которой мы медленно ползли вниз, прижимаясь к гладким скалам и цепляясь за нависающие ветви ольхи. Один раз я оставил Лену чуть позади, чтобы проверить проходы впереди, неудачно соскользнул с гигантского камня и полетел головой вниз. Каким-то чудом мне удалось извернуться в воздухе и приземлиться на ноги. Скоро стало ясно, что дальше идти мы не можем – вода вплотную подступала к скальным стенкам и преграждала путь. Это был тупик, и я принял единственное решение, которого избегал все это время — мы стали карабкаться на лавовый поток по беспорядочно наваленным кускам гранита, покрытым мягким слоем белоснежного ягеля. Камни цеплялись один за другой, нависали над нами изломанными линиями и норовили скинуть нас обратно во вспененную воду. Время для нас остановилось и сжалось до шероховатой наглядности гранита перед лицом. На лавовом потоке нет ровных мест. Он весь состоит из расщелин, острых углов, живых камней и перекошенных скальных плит. Движение по нему напоминает перемещение улитки по скрученному листу дерева – в относительности усилий потрачено много, а в реальности ты чуть сдвинулся от одной точки к другой. От усталости и нервного истощения я бросил среди глыб свою палку-посох – она мешала ползти в пространстве, где требовались все четыре точки опоры. Сверху лавового потока в метрах ста над ручьем сквозь пелену дождя мне показалось, что скальный каньон закончился, на берегу немного впереди стоят высокие деревья, и мы можем спускаться вниз. Я ошибался — это был обман зрения и жалкая попытка выдать желаемое за действительное — черта, которая безобидно сопровождает нас в повседневности, но может быть очень горькой в минуты роковые. Мы опять оказались по колено в воде, зажатые между отвесных скал. Я перенес Лену через бурлящую Неуту, осторожно перебирая дно отяжелевшими ногами. Выхода не было. Мы поползли уже на другой склон каньона, хватаясь за корни деревьев, как за перекладины шведской стенки. В ситуациях леденящего страха, когда кружится голова и слабеют мышцы, главное не думать о последствиях и всей отчаянности создавшегося положения. Можно только следовать логике вещей, сосредоточившись на конкретных шагах или движениях: перебирать и цепляться руками, толкаться ногами, хвататься зубами и выносить тело и рюкзак наверх. Метров через двадцать вертикального подъема мы упали на ровную поляну посреди чистого березового леса. Река ревела где-то далеко внизу, а здесь было тихо и светло. Дождь смывал с листвы и стволов пыль, освобождая изначальные краски. Лена хотела встать здесь на ночлег, но я убедил ее идти дальше – в лесу не было воды.

Через некоторое время стало ясно, что мы вырвались из каньона в широкую долину реки Кетачан, оставив уступы лавового потока в стороне за спиной. Вдалеке бежала стежка ручья Неуты, четко обозначенная на равнине кряжистыми ивами. Мы устало брели через открытые пространства по зарослям шаломайника, натыкаясь местами на четкие круги смятой травы – медведь спасался от неизвестности длинными прыжками, заслышав наши шаги издалека. Вечерело, к желудку позывами подступал голод, и нам отчаянно хотелось отдохнуть и встать на ночлег. Через полчаса мы наткнулись на удобную площадку рядом с чистым ручьем, которая пряталась за небольшую речную террасу, закрытую со всех сторон деревьями. Я посмотрел на Лену и понял, что у нас просто нет сил идти дальше, и надо ставить лагерь. Ситуация наша была почти безвыходная. Лил дождь, и если бы я не развел костер, то ставить палатку и ночевать было нельзя – мы верно бы умерли от переохлаждения. Я наломал с ив сухих веток и тонких, легких бревен, сложил их шалашиком для костра и достал бумажный пиротехнический факел – спички при такой влажности были бесполезны. С первой попытки яростное пламя только подсушило дрова, но огонь взлетел вверх зыбким миражем и не занялся. Я вытащил второй факел – нашу последнюю надежду. С громким хлопком он вспыхнул и заревел под сухими ветками. Дрова дрогнули и загорелись. Языки пламени сразу обхватили толстые сучья, и костер трепетно затрещал – я давно не слышал музыки более приятной. Первые десять минут мы просто грелись, прижимаясь руками и грудью к огню. От мокрой одежды валил густой пар, она набирала тепло и ласково дарила его одеревеневшему телу. В этот момент дождь чудесным образом закончился, и кто-то приподнял тяжелую плиту у меня на душе – такие чувства, наверное, испытывали у огня древние люди, когда прятались в пещерах на ночь от ненастья и диких животных. Быстро наступали густые сумерки, смывая краски дня в один блеклый, монотонный пейзаж. Я попросил Лену нарезать нам мелкие веточки ивы с листьями, чтобы подложить их под дно палатки в качестве мягкой подстилки, а сам пошел за дровами. Надо было наломать достаточный запас сухих ветвей до темноты. Я боялся, что ночью может пойти моросящий дождь, и хотел сохранить живые угли до утра. У нас больше не было пиротехнических факелов, и при такой сырой погоде плясать вокруг потухшего костра с обычными спичками – значило толкать Сизифов камень. Вокруг нашего лагеря стояло несколько старых ив с пышной короной из узких, мягких листьев, которая надежно защищала сухие ветви от влаги. Через полчаса ударов ногами и рывков руками запас дров был собран и уложен около костра. Лена в это время приготовила нам на ужин картофельное пюре с мясом и от приятного тепла и сытости пищи внутреннее напряжение нас отпустило. Мы сели у огня и до позднего вечера сушили промокшие вещи. Ночь обещала быть теплой — темные тучи, как одеяло, укрывали землю от холода и тушили звезды. Лена ушла в палатку первой, а я еще долго сидел у костра и прислушивался к темноте, стараясь в шепоте ночных звуков различить подозрительные шорохи и крадущиеся шаги. Плотный кокон мерцающего света окружал нашу стоянку и отпугивал непрошеных гостей, внушая им древний ужас от силы красного цветка – огня. Потом я соорудил из трех бревен костер нодью, который должен был дожить до утра, и пошел спать. Ночью нас никто не потревожил.

Утром мы встали рано. Засыпанные толстым слоем серого пепла горящие угли еще жили в глубине костра. Я раздул огонь и поставил чайник. Погода налаживалась. В небе синие просветы разрывали густые облака и давали простор солнечным лучам. Мы, не торопясь, позавтракали, собрали палатку и вышли в путь, когда легкий ветер сбил крупные капли влаги с травы. Через полтора часа, благополучно переправившись через реку Кетачан, мы пили чай на кордоне Быстринского природного парка. Приключение закончилось. Провидение спасло нас и в этот раз.
  • +2
  • 15 сентября 2011, 13:44
  • Traveller

Комментарии (6)

RSS свернуть / развернуть
+
+2
Однако..., вернее, ну и ну! Пороть Вас некому, господин Traveller, а еще удивляетесь, откуда взялась болячка, под кодовым названием «язва»:-))? Да и «Провидение» тут не причём — благодарите Бога! Расстроилась я не на шутку что-то…
Гордыня, она и в Африке, и на Камчатке — гордыня! Жалею вас с Леной обоих, таких авантюрно-неразумных, хотя вы здорово смотритесь вместе на фото. Общий привет! Л.И.
avatar

larisa

  • 17 сентября 2011, 21:41
+
0
Эх, а я по началу завидовала, что вы на Ичинский намылились. Теперь завидовать перестала)))
avatar

RitaFan

  • 07 октября 2011, 16:44
+
+1
А я сама себе завидую :)))
avatar

Elena

  • 10 октября 2011, 19:44
+
0
А еще раз в такое же путешествие отправилась бы?:)
avatar

RitaFan

  • 10 октября 2011, 20:00
+
+1
Да, на следующий год уже планы строим :)
avatar

Elena

  • 10 октября 2011, 20:38
+
0
Мы тоже сразу планы строить начали)
avatar

RitaFan

  • 10 октября 2011, 20:53

Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.