Утром я проснулся от непривычной тишины. Из теплого, нагретого как уютное гнездышко спальника, вылезать не хотелось, но сработал «гидробудильник» и, стараясь не шуршать тентом, я потянулся к выходу. Бодрящая прохлада ударила мне в лицо, я шагнул за юрту и замер. Вся долина озера, открытая лучам восходящего солнца, сверкала и переливалась цветами радуги. Тундра как драгоценными камнями была усыпана искрящейся изморозью. Я оглянулся. Верхний полог нашей палатки был укутан толстым слоем белого инея. Под лавовым потоком вода в ручье исчезла, вместо нее русло покрылось тонкой корочкой льда. Было очень свежо, даже зябко. По всей видимости, температура ночью упала до минус четырех градусов.

Заморозок щипал нос и руки и требовал активности. В юрте я быстро настрогал щепок, положил на костровище дров, плеснул керосина и через две минуты огонь радостно плясал, пожирая холодный воздух, таящийся вдоль деревянных стен. Нагрев ладони на огне, я спустился вдоль ручья и в одной из ямок нашел воду для чая и каши. Услышав мои шевеления, из палатки выглянул Костя, слегка растрепанный и помятый. Меня всегда удивляла в нем пунктуальность и следование определенным правилам. Сколько я его знаю, будь то на улице проливной дождь, шквальный ветер или тучи комаров, поджидающих свою жертву у выхода из палатки, Костя всегда по утрам чистил зубы. И теперь он что-то радостно промычал о красоте пейзажа, изобразил на лице восхищение, но тут же быстро нырнул следом за мной в юрту. В этом походе я открыл в Косте еще один талант. Он оказался прирожденным гурманом и умудрялся из обычных каш с помощью приправ и других добавок делать замечательные блюда. Мы сидели в юрте около костра на лиственничных чурках и смотрели, как языки пламени нагревают чайник и заводят воду в котелке, заставляя ее пузыриться и шуметь. Воздух в юрте прогрелся. Костя налил себе в кружку теплой воды из чайника и пошел чистить зубы. Я достал карту. По плану в этот день мы должны были подняться на самый крупный и протяженный ледник Ичинского вулкана «Западный».

Через полтора часа наша группа завтракала дымящейся рисовой кашей, которая после кулинарных изысков Кости скорее напоминала среднеазиатский плов, и собиралась на ледник. Перед самым выходом Костя предложил сделать групповой снимок на фоне поседевшего от утренней изморози Ичинского вулкана. Местом для постановочного кадра была выбрана поленица дров за баней геологов. Я вбил в песчаную землю дюралевый шест, закрепил на нем фотоаппарат и, включив таймер, расположился на заднем плане нашей группы. Фотоаппарат замигал, щелкнул, и наш поход вошел в историю.



Ледник «Западный» лежал в 10 километрах севернее нашего лагеря у озера «Кетачан». Переменчивая погода на плато опять начала ухудшаться и закручивалась бесформенной дымкой вокруг белого конуса Ичинского вулкана. Мы продвигались по открытой, неровной тундре к подножью вулкана, плавно набирая высоту и петляя среди широких снежников, похожих на реки, и неглубоких распадков. На пригорках тундры с солнечной стороны среди колосьев травы нам иногда попадались разрытые норки евражек, ставших добычей изголодавшегося на пустынном плато медведя. Островки колосьев на тундре всегда являются верным признаком колонии евражек, которые, делая запасы из зерен и разрыхляя почву, как маленькие земледельцы способствуют лучшему росту растений. Справа от нас под склонами побочного вулканического конуса между бурых камней и серо-зеленых мхов юркали черношапочные суслики – торбаганы. Их пронзительный, предупредительный свист, как резкий удар хлыста, временами разрезал влажный воздух. Завидев нашу группу издалека, они замирали, как часовые, светло-коричневыми слегка рыжеватыми столбиками на камнях и пристально изучали нас. На расстоянии торбаганы напоминали невысоких, толстых купцов с широкими щеками, которые уселись на лавку пить чай. Глупый пес Чак бросался на свист и, следуя врожденному инстинкту, торбаганы прятались от него в норах, хотя каждый их них мог своими острыми и длинными зубами перекусить Чак в два счета пополам. В природе очень мудро разделено, кто кого догоняет и кто от кого прячется и убегает.

Через два часа ходьбы по тундре слева от нас открылся приветливый, травяной распадок, уходящий круто вверх. Судя по карте, длинный язык ледника должен был лежать прямо за каменной грядой у истока распадка. Наш отряд потянулся ввысь. «Спортсмен» Саша убежал вперед, все остальные группкой держались около меня. Один Митрофаныч со своим нагруженным аппаратурой рюкзаком немного отставал. На высоте среди отвесных черных скал еще сохранялась утренняя изморозь, и держался промозглый, цепкий туман. Неожиданно Кирилл, шедший немного впереди, что-то увидел на земле. Я сделал несколько шагов. Под ногами у меня на изумрудно зеленых листочках какой-то травки лежал характерный круглый помет снежного барана. Рядом с пометом мирно приютились короткий рог важенки с окровавленным основанием и несколько клочков серой шерсти. Дети загалдели, стали оглядываться по сторонам. Недавнее присутствие баранов было очевидным. Кирилл предложил Бетани взять рог на память. Она согласилась. Костя положил его себе в рюкзак, а я похолодел. Дети не понимали. Снежные бараны не северные олени. Они не сбрасывают рога. Мы находились рядом с остатками пиршества, которое устроили здесь полярные волки и, возможно, в данную минуту чьи-то холодные зеленые глаза внимательно наблюдали за нами. Я натянуто улыбнулся, кивнул Бетани, что рог будет отличной памятью о нашем походе, и отогнал тревожные мысли. Этого не могло быть. Мы бы заметили волчьи следы на снегу. Помет снежного барана был действительно свежий, но рог лежал здесь уже не меньше месяца. Напряжение ушло.

Через несколько минут мы вынырнули из сжатого пространства ущелья на самый гребень и застыли от навалившейся на нас необъятной панорамы. Бескрайные просторы вокруг были затянуты низкими, хмурыми тучами, только далеко на западе у самого горизонта виднелась ясная полоска голубого неба. Высота 2200 метров сквозила в дыхании ветра и ощущении легкости, словно мы парили над землей. Напротив нас на небольшом каменистом плато лежала монументальная вулканическая бомба, а за ней наполовину скрытый туманом виднелся в дали надломленный край гигантского ледника. Никто из нас не смог сдержать восторг при виде этого захватывающего дух зрелища. Мы с Костей кричали и прыгали от радости, как дети. Величественность и масштабность природного чуда потрясала. Шириной около 300 метров ледник ледопадом вздымался вверх на 100 метров. Вся эта фантастическая громада серого льда, как морщинами, была изрезана неровными вертикальными трещинами и усыпана вкраплениями черных каменных глыб. С края плато внизу открывалась глубокая полукруглая долина, как чаша, наполненная до краев голубым, местами грязным льдом и утекающая вниз языком морены и хаотичным нагромождением грунта и камней. Среди льда на краю ледовой трещины стоял «спортсмен» Саша и призывно махал нам рукой.

Спуск на ледник выглядел очень опасным и ненадежным. Живые камни морены, бурые как вулканический шлак, начинали угрожающе двигаться, стоило только коснуться их рукой. Слегка подавленная подобной картиной вся наша группа как один человек, включая бесстрашного Костю, проявила удивительное благоразумие и отказалась лезть по зыбкому склону вниз. С мрачным лицом я полностью поддержал их желание, сознательно сгущая краски и преувеличивая опасность ледника, чтобы удержать наш отряд наверху. Так было лучше всего с точки зрения безопасности группы. Но Саша уже стоял на леднике, и мне как руководителю следовало быть рядом с ним. Осторожно пробираясь среди влажных от тумана камней, я по щебенке соскользнул вниз.

В долине ледника было тепло и странно тихо, словно я попал в другой мир. Только где-то вдали слышался приглушенный шепот падающих камней, которые постоянно вытаивали из ледопада и срывались вниз. Ледник о чем-то пел на таинственном языке. Завороженный и притихший, я оглядывался по сторонам. Как стена древней крепости из романов о крестовых походах передо мной возвышались бастионы ледопада. Лед под ногами выглядел убедительно и прочно, и я предложил Саше немного пройти вперед. Длинные, шириной по 1,5 – 2 метра трещины на нашем пути раскалывали вязкую массу мутного льда на глубину 12 – 15 метров. Мы перепархивали через них, инстинктивно сдерживая дыхание и стараясь быть легче. Иногда Саша бросал в трещины камешки, и глубина неизбежно отвечала нам всплеском воды.

У самого подножья ледопада в шорох камней вплетался шум падающей воды. Справа от нас, скользя по отвесной блестящей от влаги скале, на ледник срывался ручей и растворялся в гигантской ледовой пещере. Мы не решились подойти ближе, опасаясь тонкой корки снега, которая могла скрывать глубокие трещины, и наблюдали за игрой воды и льда на расстоянии. В это время эхо донесло до нас отдаленный крик. Оставшиеся наверху участники экспедиции, видимо, замерзли и торопили наше возвращение. Отсюда, с ледника, они были едва заметны на зеленом склоне и тонули между двух холодных и равнодушных стихий: серого неба и черных, крошащихся скал, которые своей вечностью не оставляли крошечному человеку места на этой земле.

На обратном пути нас преследовали дождь и злобный, мокрый снег и только огонь в юрте и относительный уют и простота человеческого жилища вернули перспективу на свое место. Вечность стихий утонула в треске костра, и мир человеческих привязанностей проступил в моих зрачках, оттесняя на периферию страх и одиночество безликой пустыни за тонкой стеной юрты.