Под нами почти бездонным провалом вниз убегал крутой склон распадка, где среди сумеречных теней приближающегося вечера тек ручей. Далеко впереди виднелось плато ручьев Кетачан 1 и Бабав. Мы осторожно начали спуск и почти сразу попали в высокие заросли травы и шаломайника, которые укутывали распадок густым зеленым ковром. Ноги предательски скользили на влажном, земляном склоне, попадали в невидимые ямы, подворачивались. Инерция рюкзака бросала тело из стороны в сторону. Высокие стебли и широкие листья шаломайника скрывали обзор и сжимали мысли и внутренний мир до размеров усталости и темно-зеленого, бесформенного марева вокруг. Оставался только слух, который по журчанию воды указывал русло ручья и предупреждал о подозрительных звуках и шорохах вне поля видимости.

Стремительно темнело. Стал накрапывать мелкий дождь, когда мы из распадка вышли на широкую заболоченную тундру и увидели впереди полоску деревьев над ручьем Лавовый. До него оставалось около километра, но дорогу нам преградил ревущий от бешества, пенящийся ручей в глубоком овраге шириной метра полтора. Один сильный, уверенный прыжок и ты на другой стороне. Первым пошел я и стал принимать рюкзаки и страховать за руку ребят, которые один за другим перепрыгивали на противоположный берег. Последняя была Бетани. Она сделала два шага разбега, прыгнула над провалом, и в эту секунду я увидел в ее глазах страх и интуитивно понял, что она недолетит и неудержимо сорвется вниз. Испуг парализовал ее в момент толчка. Она на мгновение засомневалась, и этого было достаточно, чтобы полет ее тела падающей птицей оборвался над серединой потока. Быстрым движением я выбросил вперед руку, схватил Бетани за предплечье и, приседая всем телом назад, дернул ее на себя. Она ударилась одной ногой в отвесный склон оврага, вторая нога беспомощной повисла над водой. Ни Митрофаныч, ни Костя не успели понять, что произошло. Я потянулся назад, выпрямился и рывком вытащил Бетани на наш берег. Через двадцать минут мы ставили палатки на берегу ручья Лавовый.

Ночь навалилась беспросветной тяжестью. В тент палатки застучали «комары». Уставший мозг сквозь полусон отказывался принять объективную реальность дождя. Он не верил и сопротивлялся шуму капель. Целый год ожидания и поход к многометровым водопадам откладывался из-за непогоды. Вязкая тьма вытягивала последние отблески надежды и подкрадывалась к затаенным страхам. В ней не было сострадания отдыха и успокоенности от тревог дня. Костя заворочался во сне и, вдруг, дико вскрикнул, не проснулся и утих. Несколько мгновений тишины и теперь ночные кошмары стали преследовать Сашу. Он закричал, забился в спальнике и опять провалился в сон. Мы были далеко от дома.

Утром шел сильный дождь. Усталось и непогода действовали угнетающе. Вылезать из палатки не хотелось, безразличие накатывало гигантской волной и лишало волю последних сил. Я чувствовал, что еще немного и уныние с апатией овладеют даже Костей и Митрофанычем. Еще в подростковом возрасте из рассказов охотников я усвоил один урок. Чтобы не потерять в себе человеческое во время долгой зимней охоты, нужно заставлять себя делать с утра элементарные вещи: бриться, чистить зубы, топить печку и готовить завтрак. Надо было бороться за жизнь группы. Я сунул ноги в болотные сапоги, одел дождевик и вылез в открытый космос натягивать тент над местом для костра.


Продолжение следует…