Прежде, чем приступить к непосредственному описанию событий, мне бы хотелось сказать несколько слов об участниках этой памятной экспедиции, которая состоялась в августе 2004 года в Центральной Камчатке. Самым уважаемым из нас, без сомнения, был Анатолий Митрофанович Погрецкий (Митрофаныч) – профессиональный фотограф из Елизово, бывший врач-рентгенолог 57 лет от роду, который большую часть своей жизни провел в путешествиях и экспедициях по северным просторам России. Моим напарником был Константин Макаренко (Костя) – учитель информатики из Эссо 25 лет, яростный сторонник всевозможных авантюр и приключений со счастливым концом. Вдвоем с Митрофанычем они составляли костяк группы и были моими самыми надежными помощниками и товарищами. Из детей пальма опытности принадлежала самому юному участнику экспедиции – Кириллу Гауку. В отличие от Кости, Кирилл, не смотря на свои 14 лет, имел за плечами три похода третьей категории сложности и отличался необычайной осторожностью и рассудительностью. Украшением нашей мужской компании была студентка по обмену из США Бетани Фер, которая к началу экспедиции прожила уже около года в России, прекрасно адаптировалась к русским условиям и с энтузиазмом мечтала о многодневном походе по дебрям Камчатки. Роль «спортсмена» в нашей команде играл Саша Нахимов 17 лет, юноша слегка бестолковый и малость неуправляемый. Собакой экспедиции был потомок лайки и спаниеля по кличке Чак Последним в этом списке значился я – Денис Киричевский, руководитель и организатор семнадцатидневного похода к южной оконечности Ичинского вулкана.

Часть 1

На третьи сутки томительного ожидания на вертолетной площадке в селе Эссо, когда во второй половине дня надежда улететь начала таять в горячем августовском воздухе, мне все-таки удалось уговорить один из вертолетных экипажей взять нас на борт, посулив ему небольшую сумму денег за тот крюк, который они ради нас сделают в сторону Ичинского вулкана. Увидев, что я хлопнул с пилотами по рукам, мои дети заволновались, подхватили рюкзаки и побежали по гравийному полю в сторону оранжевого вертолета, где заканчивала погрузку бригада геологов. За ними потянулись Митрофаныч и Костя.

Командир вертолета оценивающе осмотрел нашу группу, прикинул вес рюкзаков и четко отрезал, что возьмет нас только при условии, если вертолет сможет достаточно легко оторваться от земли при пробном взлете. Могла возникнуть перегрузка. Геологи везли на Шанучевский медно-никелевый рудник продукты и смену вахтовых рабочих. Свои оплаченные часы полета они использовали полностью и хотели выжать из вертолета все возможное, завалив до потолка салон мешками, коробками и ящиками. Возразить нам было нечего. Бетани вопросительно посмотрела на меня. Я ободряюще улыбнулся и кивнул головой. Мы должны были улететь. Я уже чувствовал, как в моей крови начинает неудержимо пульсировать ощущение отрыва. Двигатели вертолета зашумели. В этот момент в стекло кабины пилотов неожиданно постучал мой отец и торопливо передал мне пластиковую бутылку с керосином. Мой предусмотрительный отец все знал наперед. Вертолет задрожал, лопасти набрали ход, и по взлетной полосе мы покатили в небо.

Вертолет стремительно набирал эшелон. Я стоял около кабины и видел, как под нами проплывали просторы Центральной Камчатки, те километры, которые мы пешком будем отмерять назад по дороге домой. Второй пилот протянул мне карту и попросил уточнить, где нас нужно высадить. Я указал на озеро Кетачан, расположенное к югу от Ичинского вулкана на высоком удаленном плато. В салоне геологи, большей частью мужчины под сорок и пятьдесят лет, с любопытством разглядывали нас и наше снаряжение. Один из них, уже слегка подвыпивший, как выяснилось начальник бригады, под рев двигателя пытался расспросить Костю, кто мы и куда нас несет. Костя что-то кричал ему в ухо. Было видно, что начальник бригады мало что понимает в сложных топографических названиях, но его довольная улыбка и слегка осоловевшие глаза говорили, что он принимает нас за своих, камчатских, людей тайги.

Через час за стеклами потянулись лавовые потоки, и открылся пустынный пейзаж с озером у подножья лунного цирка. Вертолет сделал стремительный вираж вниз и завис в полуметре над землей. Первым наружу выпрыгнул я, за мной пошли Митрофаныч, Бетани, Саша и Кирилл. Костя стал выбрасывать из салона рюкзаки и ящики, я их подхватывал и укладывал в ряд на тундре. Вертолет слегка покачивался в воздухе, подгоняя разгрузку. С последним рюкзаком Костя выпрыгнул сам. Мы прижались телами к своим вещам, защищая их от порывов воздуха. Командир экипажа махнул нам на прощанье рукой, и вертолет пошел вверх. Через две минуты он растаял за цепочкой гор. На нас упала шуршащая тишина.

Первыми пришли в себя дети. Детская непосредственность всегда улавливает самую суть проблемы и передает ее в чрезвычайно доступной форме. Оглядевшись по сторонам, Саша вслух произнес то, о чем все подумали, но не решились сказать: «А где здесь дрова?». Вокруг раскинулась совершено плоская, зажатая между горами тундра с травой и невысоким, чахлым кустарником. Развести костер из такого топлива было невозможно. Вся группа вопросительно посмотрела на меня. Я мысленно представил карту. Где-то здесь должна была быть старая база советских геологов, а рядом с базой всегда есть вода – второе необходимое условие для лагеря.
— Надеваем рюкзаки. Костя, бери ящик, я возьму второй. Будем выходить в этом направлении, — я махнул рукой в сторону потока лавы.

С этой минуты и до момента возвращения домой мы могли рассчитывать в тайге только на свои силы. Наша призрачная безопасность напрямую зависела от наших решений и предусмотрительности. В тайге мы были один на один с таящейся неизвестностью, без иллюзий и комфорта цивилизации. Когда я спрыгнул с вертолета, жизнь детей и моих напарников стала зависеть от меня. Люди малознакомые с бесконечными просторами Камчатки плохо представляют себе это отрезвляющее дыхание вечности, заставляющее переключатся в иное состояние реальности и чувствовать себя туго натянутой стрелой, готовой вылететь в цель.

Вечерело. Плато окутали плотные облака, рассеивающие свет заходящего солнца. В воздухе чувствовалась напряженность и крадущийся сумрак ночи. Через пять минут под лавовым потоком Саша первый увидел два камня странной формы. В бинокль я отчетливо рассмотрел в них крыши балков. Все оживились. У нас появился временный дом. Безусловно, мы были готовы к неожиданностям. В моем рюкзаке лежало несколько газовых баллонов и горелка. Их вполне хватило бы на кипячение воды, но не более. На газовой горелке не сваришь кашу на 6 человек, а питаться российскими сублимированными продуктами в тайге с успехом можно двое суток, потом начинаешь чувствовать странную легкость, тянет полежать в палатке и появляется слезное желание навсегда раствориться в природе. В походе все взаимосвязано. Недостаток питания отражается на общем самочувствии, а там не долго от лапши «Доширак» протянуть ноги.

От базы геологов осталась полуразвалившаяся, серая баня с пустыми глазницами окон и ободранной крышей, с которой свисали клочки черной толи. За баней под лавовым потоком, пробиваясь между мшистых каменных глыб, тек тонкий ручей с прозрачной водой. Под одной из глыб была вырыта небольшая ямка, где вода накапливалась и ее удобно было черпать, не поднимая со дна ручья песок. Напротив ямки на плоской каменной плите стояла слегка поржавевшая белая кружка. Рядом с баней приютилась сколоченная из досок юрта оленеводов. Явление само по себе очень странное, если учесть, что оленеводы по сути своей кочевники и постоянно передвигаются с одного места на другое даже зимой. Деревянная, стационарная юрта призрачно намекала, что на вулканическом плато не все в порядке с погодой. Мы обменялись тревожными взглядами с Митрофанычем. Он все понял без слов – палатки надо было укреплять со всей тщательностью и быть готовым к всевозможным природным катаклизмам. У входа в юрту вдоль всей стены был сооружен сплошной невысокий навес, до верху набитый аккуратно напиленным сухим кедрачом. Те, кто строил юрту, хорошо понимали ценность дров в тайге. Дрова лежали и в бане, и в виде поленицы из лиственничных чурок в 15 метрах за баней.

Первый ужин прошел весело. После стольких дней подготовки и ожидания мы, наконец, попали в самую лучшую точку для начала маршрута. В юрте нашелся приземистый столик. Бетани вытащила из своего рюкзака полиэтиленовую скатерку (хозяйственность девушек меня всегда умиляет), и столик приобрел вполне домашний вид. На радостях, что у нас есть прочные стены и крыша над головой, я позволил в качестве десерта открыть одну банку вареной сгущенки и выставил на стол полкилограмма конфет «Коровка». Очаг в центре юрты дарил расслабляющее тепло, и, когда в 9 часов вечера дети попросились погулять на лавовый поток, я без задней мысли их опустил. Митрофаныч чем-то гремел в своей палатке, видимо, проверял оптику для своих фотоаппаратов. Я достал свой GPS приемник, определил географические координаты нашего лагеря и несколько удивился показателю высоты. Плато на 1200 метров возвышалось над уровнем моря. Мы были в альпийском высокогорье. В этот момент порывы ветра разогнали плотные, серые тучи, и передо мной открылась громада Ичинского вулкана, увенчанная шапкой пламенеющих в лучах заходящего солнца ледников.

Время в лесу летит незаметно. Всегда найдется множество мелких дел, требующих внимания. Я очнулся в 11.00, когда ночь почти утопила мраком нашу долину. Детей не было. Мое сердце пустилось в карьер. Я схватил бинокль и пиротехнический факел, выскочил из юрты и бросился в сторону озера, где в последний раз слышал голоса детей. Корить я мог только себя. Раньше надо было брать в расчет, что перевозбужденные полетом и новыми впечатлениями дети совершенно недооценивают опасности тайги и по привычке ведут себя в дикой природе, как в уютном поселке. Отбежав от юрты 200 метров, я быстро выхватил в бинокль моих детей, беспечно шагающих к озеру в сторону от лагеря. Кричать было далеко и бесполезно. Дети явно разговаривали и никого, кроме себя, не слышали. Случайно мой взгляд упал вниз, и я замер от стремительно завертевшегося маховика времени. На песке у моих ног четко отпечатался след передней лапы медведя. След был старый, но он как красный свет сигналил, что на плато мы не одни. Меня бросило в жаркий пот, и я рванул вперед, зажимая в левой руке пиротехнический факел. Расстояние быстро сокращалось до дистанции крика. Я закричал низко и тяжко. Дети словно наткнулись на стену и повернули от озера в мою сторону.

Первый урок педагогики, который я усвоил из трудных походов с детьми, состоял в том, что уж лучше радоваться тому, что не случилось, чем бессмысленно ругать за то, что уже произошло. Ситуация могла быть и хуже. Я повел «бесстрашных» подростков в лагерь, по пути объясняя им, что по ночам гулять в незнакомых местах даже в «теплой компании» явно не стоит.