Зимним днем из окна машины пустыня кажется достаточно безобидной и безликой. Блеклые скалы и песок, спрессованный в трещинах и долинах, где должна была течь вода. Большую часть Египта занимают пустыни. Жизнь ютится на окраинах этой огромной страны – в зеленых оазисах, долине Нила и на курортах вдоль морского побережья. Пока питьевая вода плещется в пластиковой бутылке и ее можно купить в любом придорожном ларьке, пустыня — просто нудная часть ландшафта, которую пересекаешь по отличному шоссе в течение нескольких часов. Она примитивна, скучна и недостойна поэтического вдохновения. Я ехал в Луксор на рейсовом автобусе вдоль побережья Красного моря. Пустыня наступала на берег и таяла в бирюзовых, вспененных волнах. На сколько хватало глаз светлый с красным отливом песок и голубая вода были единственной составляющей пейзажа. Морская влага была также обманчива и так же равнодушна к человеку, как и зыбучий песок. Она не утоляла жажду и походила на мираж. Чахлая зелень невысоких деревьев и запыленных кустов встречалась только в редких приморских городках. Здесь ее поливали из шлангов и бережно защищали от дневной жары, чтобы чуть-чуть скрасить однообразие моря и пустыни. Был декабрь. Полуденное солнце пробивалось сквозь затененные стекла автобуса и слепило глаза. Через час утомительной езды дорога оторвалась от моря и устремилась вглубь африканского континента к четкой гряде невысоких отвесных гор, которая отделяла долину Нила от побережья.

Плоская, как разделочная доска, долина Нила походила на настоящий зеленый оазис, вытянутый на тысячу километров до Средиземного моря. Каждый клочок земли, пригодный для земледелия, здесь орошают и используют для грядок или плантаций круглый год. Полноводная река питает бесчисленные каналы и водоводы, которые отбирают у пустыни право на сушу. Воду берегут и используют очень рационально. Если мысленно стереть с пейзажа технику и линии электропередач, то можно представить сельскую пастораль Древнего Египта — те же овощные и зерновые культуры, та же система земледелия, и те же крестьяне. Фараоны, проплывая по реке на вытянутых остроносых кораблях, созерцали неизменную картинку возделанных полей и красной пустыни, которую мы видим сейчас. Египет как будто создан для вечности и время невластно здесь над песками и рекой. Вечером я пошел гулять на высокую набережную в Луксоре. От широкого Нила веяло свежестью и силой. В закатных лучах солнца по блестящей водной глади скользили легкие фелуки под огромными косыми парусами. Не верилось, что я стаю у края реки, породившей древнейшую цивилизацию.

Утром в Луксоре на улицах царила тишина и спокойствие. Из кафе работал только Макдоналдс, где сонные продавцы удивленно и долго готовили мне простой завтрак. Сквозь большие окна на втором этаже было видно, как заря украшает красными отблесками массивные стены Луксорского храма и дальние горы на западном берегу Нила, над которыми парили несколько ярких воздушных шаров. Утром Луксор отдыхает от гама и суеты арабской натуры. Торговцы спят, таксисты дремлют и только египетские извозчики катаются в своих нарядных повозках по пустынным улицам в поисках наивных клиентов. Иногда в погоне за прибылью извозчики могут быть очень агрессивны. Они настойчиво кричат «привет» вслед каждому белому прохожему. Едут за ним в колясках и на повышенных тонах требуют к себе внимания: «Эй, ты! Я сказал тебе доброе утро! Ты почему не отвечаешь? Ты! Привет! Я к кому обращаюсь!». После нескольких прогулок по городу начинает настойчиво казаться, что египтяне в туристических районах западных туристов почти ненавидят. Ежедневно раскланиваться, предлагать свои услуги, торговаться и надеяться на подачку-бакшиш – выдержать такое унижение может не каждый. От такой «практики» душа черствеет и наполняется тягучей завистью и презрением. Богатство «белых господ» преувеличивается, собственная нищета безжалостно колет самолюбие, а слова человеческого общения теряют на рынках и улицах свой изначальный смысл. «Друг» теперь стоит 10 египетских фунтов, «мы братья» — уже подороже. Любая фраза похвалы, помощи или поддержки несет в себе коммерческий подтекст и обязательно оборачивается звоном монет, которые из кармана туристов перекочевывают в карман аборигенов. На доверии и искренности в Египте делают отличный капитал.

Я шел в Карнакский храм мимо забавных арабских кварталов. Узкие, извилистые улочки, глухие деревянные ставни на окнах, плоские крыши домов и небольшие ниши со стульями, где мужчины могут отдохнуть в тени и за разговорами покурить кальян или попить чай. Иногда на первом этаже попадались лавки, или старые резные двери из красного дерева, которые часто вели в полуподвал, построенный на толстом культурном слое из бесчисленных обломков, оставленных великими цивилизациями древности. Спутниковых антенн на крышах и балконах я почти не видел. Жители Луксора большую часть времени проводили на улицах, а маленькие телевизоры в харчевнях громко транслировали пение сутр из Корана. Утром было нежарко. Длинные косые тени домов от восходящего солнца ползли по тротуару и дрожали в легкой рассветной дымке. Вокруг меня дети в темно-синей школьной форме спешили на занятия – мальчики и девочки в разные дома. По улицам хилые ослики катили повозки, груженные разными товарами и свежей, изумрудной травой для домашних животных. Последних держали тут же в хлеву на первом этаже. На втором и третьем этажах размещались большие арабские семьи, и почти за каждым окном на веревках сушилось разноцветное белье. Арабы выглядели «чистюлями», в силу веры или привычки. Я не встречал на улицах пьяных, или дурно-пахнущих, откровенных бомжей в обносках. Мужчины в самых простых и застиранных одеждах держались с достоинством и их скорее уважали за возраст, а не за внешний вид. Никто меня не беспокоил и не клянчил денег, и я без труда дошел до Карнакского храма.

Египетские поминальные храмы фараонов как воплощение абсолютной власти внушают ужас и трепет. Нынешние сильные мира сего в своих поступках просто дети по сравнению с железной волей древних египетских царей. Любой БАМ, Днепрогэс, или силиконовая долина несут в себе общественную пользу и расцениваются как проект коммерческий, социальный или государственный. Пирамиды, храмы и гробницы – сугубо частное дело, для личных нужд без каких-либо поклонов в сторону общественного мнения или блага народа. «Мое! Я повелел!» — и вот тысячи рабочих вырубают в каменоломнях глыбы из розового гранита для циклопических стел, на которых фараон выбьет иероглифы о своих героических деяниях, а боги будут помогать и прислуживать ему. Египетские гранитные обелиски вызывали уважение у царей всех эпох и народов. Один из них простоял в Стамбуле почти две тысячи лет, что-то вывезли в Париж и Лондон. Даже до Петербурга дошли крохи египетской вечности. Абсолютная власть покоряет. Не нужно выдумывать идеологию, взывать к благу нации и эпохе процветания – достаточно построить лично для себя пирамиду высотой 120 метров.

По Карнакскому храму надо гулять не торопясь. Рядом с непомерными колонами в гипостильном зале чувствуешь себя жалким смертным из египетских настенных рисунков, где великолепный фараон поражает мечом своих карликовых врагов и повелевает маленькими, нагими поданными. Гладкие монументальные изваяния царей смущают и… совсем не пугают. Теперь любой желающий всего за 65 египетских фунтов может спокойно заглянуть в святая святых, осмотреть усыпальницу и сфотографироваться в купальнике на фоне грозного владыки Верхнего и Нижнего Египта. Бесплатно к входному билету прилагаются байки из жизни царей и цариц, которые можно услышать от смуглых гидов, развлекающих праздную, белую публику. Поступь истории тонет в повседневности и величие никогда не сможет потягаться с пошлостью. Иногда экскурсию ведут настоящие профессионалы, и в их устах жизнь фараонов наполняется красками и приобретает размах. Библейский Моисей соседствует с храмом фараона Сети II, а архитектурный стиль колонных залов у древних египтян очень напоминает оракул Аполлона в Дидимах. В истории чувствуется преемственность, и вот уже можно представить себе планировку первого храма евреев и масштаб главных святилищ у греков.