Знак скарабея, вырезанный на куске мрамора, я нашел на внешнем дворе Луксорского храма. За пределами храмовых стен открыт музей под открытым небом, где выставлены обломки из разных эпох. Слева от знаменитого жука, видимо, выбит символ Нижнего Египта, что, по моим необоснованным догадкам, должно олицетворять единство Древнего Царства на протяженном Ниле. Всего в нескольких шагах от скарабея выставлен на обозрение символ христианства – крест, начертанный на каменной плите. Каждая цивилизация приспосабливала Луксорский храм для своих нужд. Потрудились здесь и древние греки, и римляне. У последних на этом месте во времена императора Диоклетиана располагалась цитадель-крепость. Римских гарнизон жил на берегу Нила, охраняя южные рубежи империи от непрошенных гостей. Римляне обожествили императора и построили в его честь небольшое святилище с настоящими мраморными колонами. Потом на месте языческого капища христиане-копты поставили церковь, а сменившие их мусульмане воздвигли мечеть. Мечеть до сих пор существует и действует. Нельзя сказать, что древние Фивы находились на задворках империи. Путь по Нилу был прост и удобен. Рядом с Фивами работали каменоломни, где римляне добывали редкий розовый гранит и особенный мрамор. В Фивах шла торговля с нубийцами и другими обитателями экваториальной и южной Африки. Две – три недели и груз уже доставляли в порт Александрии на берег домашнего Средиземного моря. Для сравнения, товары из Китая в Европу ехали по Шелковому пути около года. Каждый уважающий себя путешественник древности считал своим долгом посетить сей славный город и полюбоваться на величественные развалины. Что-то занесло песком еще за пару тысяч лет до нашего времени и открылось только поздним археологам. Но было и несколько чудес, свидетельства о которых тянутся из глубины веков. Например, очевидцы упоминали колоссы Мемнона, которые в начале нашей эры пугали любопытных странников непонятным голосом, исходящим из камня. Не остался Египет без внимания и в современную эпоху. Мне кажется, что не было в царской России известного общественного деятеля или путешественника, который бы не посетил Фивы. Читаешь путеводитель, и только диву даешься, как много русских осматривало памятники египетской цивилизации от Каира до Асуана.

Я не большой любитель бродить по гробницам и захоронениям. Есть в них налет серьезности и торжественности – ведь смерть до наших дней остается делом ответственным, не терпящим праздного любопытства и суеты. К чужим чаяния и надеждам древности можно проявить капельку уважения и не тревожить покой мертвых, если ты не готов им противопоставить что-то свое, небывалое и неслыханное. Так делали христиане, когда строили монастыри и храмы недалеко от античных некрополей. Не уверен, что наша цивилизация потребления может что-то противопоставить серьезному отношению древних к смерти, поэтому лучше быть внимательным и не бравировать в местах культовых своей сиюминутной пошлостью. В Луксор я отправился, чтобы увидеть Нил и красную пустыню. Великая река на африканском континенте тревожила мое воображение еще со страниц школьных учебников. Я не понимаю, зачем нужно ехать, например, в Лаос, когда он, кроме как точки на карте, не имеет для меня никакого смысла. Нильские крокодилы, свитки папируса и отважные мореходы-египтяне, которые обогнули Африку за много сотен лет до нашей эры, были моими спутниками с детства. Я листал страницы книг, рассматривал яркие картинки и мечтал, как однажды увижу Нил. Мне не нравится коллекционировать страны и отделываться от друзей пустыми фразами о Лаосе или Вьетнаме: «Там живут такие удивительные маленькие вьетнамцы и храмы в джунглях у них потрясающие». Я ищу в поездках глоток истории, полет детской мечты и загадочную книгу судеб. Жизнь христианских старцев-отшельников в пустыне египетской волнует меня больше, чем вся культура юго-восточной Азии. Пестрые, экзотические страны, пустые для моего сердца, как картинки-фотографии в глянцевых журналах, забываются также быстро, как голливудские фильмы, смешиваясь в один парад елочных игрушек из бесконечного нового года. Земля неведомая, окутанная юношескими надеждами и мыслями из книг, дополняет рассказ и делает описание ярче и полнее. И книгу понимаешь лучше и почти осязаешь, когда чувствуешь холод камней и видишь, как солнце покидает землю, прячась за грядой молчаливых вершин. Тогда тебя обступает тишина, звезды светят ярко и одиночество в пустыне обретает смысл.

Без опытного гида в хитросплетениях иероглифов не разберешься. Их манящая очевидность – обманчива и неуловима. Кажется, еще чуть-чуть и смысл изображения станет ясен – рисунки заговорят и оживут, и таинственные звери и птицы откроют секреты и чаяния древних надписей. Но ум, как рыба об лед, бьется о линии иероглифов, которые не столь просты и по-детски наивны, как мне казалось в детстве. Плоское изображение как щит не пускает внутрь и похоже на дверь, запертую для равнодушного, пресыщенного глаза. Остается только любоваться и строить свои хлипкие догадки и шаткие предположения. Роспись египетских храмов утонченно нежна и изящна. Фараон, его подданные и враги, лодки и колесницы и весь вмещающий действие пейзаж, растянутый по стенам и колонам храмов, по линиям и формам напоминает гибкую иву у воды, или натянутый до дрожащего напряжения тугой лук. Правда, через какое-то время это величие и эпохальность утомляют. Видимо, перед лицом смерти каждый хочет предстать в лучшем свете, и все мы достаточно стереотипны и своих желаниях и амбициях, особенно цари и фараоны. Они предъявляют смерти свои завоевания и полноту власти — огромные саркофаги и высеченные из гранита статуи. При первом осмотре они восхищают, потом от однотипных стел, сфинксов и картинок из жизни царствующих династий в голове возникает винегрет, припекает солнце и хочется по человеческой слабости уйти в тень и выпить стакан чая.

Около развалин храмов в красной пустыне пасут своих коз на скудной растительности бедуины. Женщины, завернутые в черные покрывала, стерегут утром животных, пока те исследуют содержимое мусорных бачков. Наверное, бедуины понимают в жизни больше, чем владыки древности. Фараоны, императоры, наместники ушли в небытие, а пастухи и земледельцы продолжают жить на своей земле. Их незамысловатый быт достаточно примитивен, напрямую привязан к ландшафту, где растут финиковые пальмы и среди песков стоят источники вод – глубокие колодцы. В натуральном хозяйстве и патриархальном укладе нет величия, но и тени унижения здесь тоже нет.