Первый раз на Горный Алтай я попал в сентябре, когда осень яркой кистью художника коснулась деревьев и Алтай опустел. Удивительно, но мне иногда кажется, что красота природы оценивается не палитрой красок, а временем отпусков, иначе не объяснить, почему так мало приезжих остается в алтайских горах в сентябре. Меня пригласили поработать переводчиком с двумя немцкими туристами в обзорном туре по всему Алтаю. Мы мчались на микроавтобусе по узкому Чуйскому тракту, и я не мог поверить, что такая красота существует — в зрелом возрасте самые сильные эмоции всегда бывают от первой встречи. Чтобы загнать красоту в прокрустово ложе слов, надо мучить себя дневниковыми записями и обращать внимание на детали. Мое же сердце просто замирало от восторга, когда я смотрел на эти суровые горы, скалистые кряжи и плоские равнины, которые террасами спускали к реке Чуя. Здесь все было иное — одинокое и пустынное. Мы быстро проехали шумные и глянцевые предгорья Алтайских гор с пестрыми рядами сувенирных лавок и желтыми бутылями меда на продажу вдоль дорог. Мимо пронеслись курорты, кемпинги и придорожные кафе с вечными шашлыками – весь тот налет, который сопровождает праздность и массовый отдых. Настоящий Алтай для меня начался от устья Чуи в Катунь. Кто-то властной рукой стер с ландшафта всю туристическую суету и остались горы, редкие деревни алтайцев и многочисленные стада коров, коз и овец.

Чем дальше мы продвигались в сторону монгольской границы, тем суровей становился пейзаж. Безлюдная степь с редкими кустиками карликовой полыни, зажатая в горную котловину между двумя хребтами, была необычным, отрезвляющим опытом и первым моим столкновением с Центральной Азией. Встречу с непонятным удержать было сложно. Так хотелось убежать в банальности и свести все к закусочным у дороги и бревенчатым домам, оцивилизованным линиями электропередач. Я не считал себя жителем города и горный рельеф для меня был привычен, но почти безлесные вершины Алтая, отвесные и неприступные, внушали мне трепет и уважение. Чувство утраченного времени пронизывало сердце особенно остро, когда вокруг были только голые камни и редкая, жесткая трава. Когда-то Чуйский тракт был караванной дорогой, своеобразным путем из русских в китайцы. Выгода и прибыль толкали людей на невероятные поступки. Они готовы были терпеть холод, иноземную культуру, разбойников и полное отсутствие бытовых удобств ради барыша, который мог быть пропит в первом же кабаке после возвращения в Бийск. Купцы, искатели приключений и ученые мужи из Географического общества бросали свои семьи, теплые дома и привычный круг знакомых, меняя их на многомесячные поездки по краям неведомым, где только лютая степь, да скудный бурьян. Большинство из них знало превратности судьбы и видело смерть не только в торжественных похоронных процессиях и разукрашенных гробах. Их мало заботили постоянная работа, отпуска и пенсии, но они где-то находили средства на свои скитания и не спешили, когда Чуйская степь проверяла их на прочность. Понять мотивы их поступков нам сейчас сложно, но декорации остались – скалы и горные котловины были также молчаливы и равнодушны.

На второй день поездки мы обедали и ждали транспорта в туристическом приюте на краю поселка Курай. Сразу за забором нашего пристанища раскинулась голая степь с пожухлой, слегка рыжей и втоптанной в землю травой. По степи на небольшом расстоянии от нас несла свои воды в Катунь стремительная Чуя. Положение реки можно было определить только по редкой полоске ярко желтых деревьев, тянущихся вдоль берега. Около деревьев на степи паслись черные и коричные точки коров и лошадей. Рядом с нашим домом соседские дети возились на земле с деревянными самодельными машинами, а один мальчик постарше сидел, как аксакал у чайханы, на вкопанном в землю бревне. Вдали, возвышаясь как могучие замки, над простором Курайской степи парили снежные пики Северо-Чуйского хребта. Из созерцания нас вывел хозяин приюта. Ему степной пейзаж был привычен с детства и трогал меньше, чем необходимость кормить семью и зарабатывать деньги. Он по-деловому быстро погрузил нас в российский уазик и повез навстречу вершинам.

Дорога в альпинистский лагерь Актру выписывала замысловатые петли через Курайскую степь и ныряла в узкую долину горой реки. Близость воды заметно сказалась на голой степи, и она уступила свои права деревьям из предгорий. Уазик натужно ревел, но упрямо полз по грязной колее вперед и вверх через густой лес. Несколько поворотов и мы, наконец, выскочили на широкую речную долину, по которой стремительно текла узкая лента горной реки. Перед нами возвышался невероятный скальный массив, с которого, как сосульки с крыши многоэтажки, ползли вниз два ледника. Чернота камней как бахромой была отточена желтой листвой деревьев, которые прятались у подножья страшной скалы. Там же виднелась крыша деревянного домика – мы почти приехали в альплагерь.

В Актру было безлюдно – туристический сезон почти закончился, и в лагере остались только несколько смотрителей и повар. Нам предложили занять бревенчатый домик на краю морены, и мы пошли по натоптанной тропе через мост над бурным ручьем с мутной, похожей на известь водой. В воздухе сквозил вечерний холод, а вокруг нас царила молчаливая и величественная грация высоких гор. Не было никаких сомнений, что мы окружены настоящими вершинами и Актру — последний оплот надежности и безопасности на границе с неведомой и грозной стихией.

Встречи с высотой боишься. Бывалые туристы, красочные описания и путеводители – все как один настойчиво советуют не спешить и следить за собой, как бы чего на высоте не вышло. Утром мы должны были вести немецких туристов вдоль ледника на Голубое озеро, которое затерялось где-то на склоне морены вверху. В моей карьере гида-проводника часто были случаи, когда дорогу к тому или иному туристическому объекту я узнавал в последний вечер перед экскурсией. За ужином я расспросил о тропе местного смотрителя и узнал, что путь к Голубому озеру очевиден, хорошо отмечен и потеряться среди горного массива невозможно. Если есть наметки разума и походного опыта, то проводник на таком легком маршруте не нужен – было его последнее, веское слово. Я утешил себя мыслью, что крохи опыта у меня есть, а разум я восполню усердием, и пошел спать. Ночью было холодно. Я несколько раз осторожно подбрасывал дрова в печку и выходил на порог взглянуть на небо. Ночь дарила мне покой и уединение. Звезды сияли ярко и смывали своим тихим светом мои мелочные тревоги.

Тропа шла через крупные валуны вдоль ручья, и постепенно лес отступил, освобождая место темным камням и вкраплениям грязного снега. Через некоторое время мы уперлись в шумный водопад, который преградил нам путь, как крепостная башня. Обойти его можно было только справа, и тропа зигзагами вела вверх по каменной осыпи вдоль скального кряжа, убегая на ледник. Встречу с гигантскими ледниками надо пережить. Она как первый поцелуй – описывать можно долго и в деталях, а самой сути так и не ухватишь. Ледники притягивают людей как мотыльков и чаруют многогранностью своих форм, но объяснить это чувство полета и восторга невозможно. Ледник сбил меня с дыхания как разъяренный локомотив. Я застыл на краю огромного плато и несколько минут просто созерцал, понимая, что эту картину надо как можно дольше удержать в памяти, иначе жизнь будет растрачена на мелочи и суету. Передо мной, подрезая отвесные скальные берега, текла великая река изо льда. Иногда с ее бортов срывались снежные лавины, обозначая начало движения резким хлопком. Этот угрожающий звук каждый раз заставлял меня вздрагивать, и я чувствовал, как холодные пальцы страха цепко сжимают мое сердце.

Тропа звала дальше и тянулась вдоль ледника как путеводная нить. Несколько тысяч шагов и мы оказались в небольшой котловине, где небо отражалось в озере мягко голубого цвета. Пока немцы отдыхали и пили из термосов чай у домика глецеологов, я обошел озеро по кругу. Казалось, что оно бездонно — вода примет камень или человека без всплеска, и поверхность будет такая же гладкая и спокойная. Над озером небо затягивали облака, и пора было идти вниз.

Вечером мы вернулись в поселок Курай и заночевали в туристическом приюте.